Хранитель леса - Страница 24

Ну а мы, значит, пошли работать. Брюхача оставили дежурить, чтобы новый кисель притащил да разогрел, его очередь была, а сами разбрелись по участку. Я уж говорил, мы только что к расчистке приступили. Как лес расчищают? Да очень просто, руками. Насобираешь валежника, который погнить не успел, высушишь его, споровиков лопнувших добавишь, если, конечно, дождя нет, все это в кучи вокруг стволов деревьев складываешь и поджигаешь. Некоторые деревья от огня тут же и подыхают, а некоторые долго держатся, а то, еще хуже, вдруг отодвигаться начинают. Заранее никогда не угадаешь. Вот так очистишь участок, потом с месяц еще по нему ходишь и все, что прорастает, снова выжигаешь. Через месяц, если деревья вокруг не зацветут вдруг, можно и сеять. Потом, бывает, целый год с участка урожай за урожаем собирать можно, а случается, что и одного не соберешь: лес подвигается. И никогда заранее не угадаешь, вот что обидно. Ну а как лес подвинется, так легче на новый участок перейти, чем старый отстоять. Огнеметы, конечно, помогли бы, но кто их даст заключенным-то?

А еще того хуже бывает, если тебя же с твоего же участка да прогонят. Там ведь всем те самые шакалы распоряжаются, могут запросто передать твой участок кому другому, и не поспоришь. С нами, кстати, как раз так и случилось, и потому порешили мы подальше от башни устроиться, так далеко эта мразь никогда не забредала.

Мы тогда еще только начинали расчистку, валежник собирали. Ведь в лесу как — упала ветка, и тут же к ней корни тянутся. День — и это уже гнилушка, три дня — и следа не сыскать. Дерево целое упадет — та же история, дней через десять от него ничего не остается. Потом соседние деревья на его место подвинутся — и все, как будто так всегда и было. Или новое какое дерево прорастет да за месяц соседей своих по размеру догонит. Это вам не эниарский лес, это только совсем неопытным кажется, будто здесь нормальные, человеческие деревья. Сруби — на них и колец годовых не сыщешь. Только, конечно, срубать нельзя, если жить не надоело. Так что насобирать валежника — та еще работенка. Кидаешь ветки собранные на уже выжженные участки и следишь постоянно, чтобы споровики на них не завелись. Да и собирать небезопасно — схватишь ветку, а в ней уже корни шевелятся. До беды недолго. Ну и, конечно, только дурачье последнее будет ветки прямо с деревьев ломать.

Ходили мы по лесу обычно парами. Один впереди ветки собирает, другой сзади на своем горбу их тащит да по сторонам глядит. Без этого никак нельзя, без этого запросто пропасть можно. Мы тогда в паре с Кенарем ходили. Ходим мы, значит, ходим, и вдруг он говорит: что-то мох по сторонам будто переворошенный. Я тогда еще ляпнул сдуру: собирай, мол ветки, а по сторонам моя забота смотреть. Зря я это сказал, он дело говорил, а на меня будто какое затмение нашло. Сменились мы вскоре, я еще с полчаса ветки пособирал, и тут он как заорет сзади: "Прыгай!" Такой вопль среди ночи, во сне услышишь — и то прыгнешь, так что, когда я понял, что же он там такое кричал, то уже метрах в десяти стоял. А там, откуда я только что прыгнул, мох так и ходил ходуном, будто в бадье какой его перемешивали, и корни белые из него то и дело выныривали. Я, значит, с одной стороны этой бадьи стою, Кенарь с другой. Ветки он уже побросал все, не до веток, раз такие дела, а сам по сторонам зыркает, дорогу, значит, ко мне ищет. Я ему говорю тогда: давай, мол, я к тебе назад вернусь, назад по той же дороге пойдем, а он отвечает, что сзади, дескать, еще хуже. И гудение такое еще в воздухе стоит… Я по лицу-то его вижу, что не в себе парень от страха, что не соображает уже, что делать. Может, там за спиной у него и в порядке все, может, он просто перепугался. Но не спорить же с ним, не проверять же. Пусть уж сам выпутывается, раз такое дело. Каждый ведь за себя, правильно?

И вот стою я, слежу, как он проход ко мне нащупывает, а сам нутром чую, что место это ну совсем подлое, и корни белые там не самое худшее. И вот когда он ко мне, наконец, перебрался, меня как ударило: дошло вдруг, что гудение вокруг и есть самое распоганое. Оглянулся: ну точно. Туман розоватый такой сверху уже опускается, а метрах в тридцати лиана с дерева высунулась и шипучкой плюется. Вот тогда-то я и понял, как мы влипли. Лес, значит, тронулся, и сумеем ли мы из него выбраться — очень большой вопрос.

Спаслись, однако. Каким-то чудом. Поначалу, когда в бродячий лес попали, я думал: все, крышка. Деревья ходят как в водовороте и плюются шипучкой, а там, куда она попадает, все чернеет и слизью покрывается. Листьев на деревьях почти и не осталось, одни ветки почерневшие. Некоторые, на которые много, значит, шипучки попало, совсем мягкие стали, тягучие, будто из резины, свешиваются до земли и за деревьями-то бредущими так и тянутся. Бр-р-р!.. Ну а в центре, вокруг которого весь этот хоровод чертов кружит, уже и мха не видать — одна черная грязь, из которой стволы упавшие торчат. Видел я места, где лес вот так вот бродил, слышал от людей бывалых, как оно бывает, но сам еще ни разу в такую переделку не попадал. Там потом поляна круглая образуется безо всякой растительности. Сверху грязь сухая, вроде даже и идти можно, а пройдешь несколько шагов — и провалишься, и поминай, как звали. Вытаскивать бесполезно, грязь едкая, кожу проедает, так что одни лишние мучения.

Каким-то чудом мы тогда все же выбрались. В туман еще по пути густущий попали, ног не видать было, но и там не влипли, перебрались. Кенарю, правда, шипучка на руку попала, он выл всю дорогу. Еще бы ему не выть: рука до локтя почернела, да и рукав от куртки отвалился. Ну да это не смертельно, это заживало. Если знать, так в лесу на всякую почти гадость свое противоядие найти можно, как я полагаю. Знали мы мало — вот в чем беда. Но уж ожоги-то от шипучки лечить умели.